Pictures and Stories: 093 - 094

hic_sunt_leonis

 

"Опять скрипит потёртое седло... тьфу! не седло, а перо у меня скрипит!

Опять перья дурно заточены. Какие уж тут мемуары!" - вздохнул д'Артаньян, поплотней запахнул шлафрок и пересел в любимое кресло у окна. Рядом на столике дымился в чашке свежий кофе. Д'Артаньян даже не заметил, когда его принесли. Мысленно он всё ещё не вернулся из Лондона 1649 года, из того злополучного для Карла I дня...

- Мсье Дюма, к Вам посетитель! - дверь чуть приоткрылась и в комнату осторожно заглянул секретарь. Окинув критическим взором шлафрок и босые ноги хозяина кабинета, секретарь прибавил: - Сказать, что Вы не принимаете? или велеть обождать в турецкой гостиной?

Человек в кресле вздрогнул, вдохнул аромат кофе и обернулся. Дверь закрылась, секретаря уже не было.

"Приснится же такое!" - подумал Тургенев, нервно поглаживая бороду.

 

lana_ustinov

 

"И просится перо к бумаге"...
- "Просится и не допросится":) Я тут лучше в окно посмотрю, чай допью.
 
lelka_moving

Вдохновение настигало Глеб Анатольича внезапно. Он терял тапок, смотрел на видящим взглядом за окно, а рука сама выводила на листе бессмертные строчки Я помню чудное мгновенье... И на любом суде он мог поклясться, что сам их придумал!!!
 
 
День не задался. Нет, в целом-то он звенел в окно солнечными трелями и манил в луга, но… не работалось Афанасию Афанасьевичу. Всю жизнь воспевая своей поэзией светлое царство мечты, он и не думал, что Некрасов, который ему давно кивал на не менее важную роль поэзии –социальную – мог оказаться прав. Лишь взявшись за перевод великой трагедии своего как это не казалось бы странным соотечественника «Фауст», Фёт ощутил себя пойманным в капкан очарования поэтического обличения пороков человека и общества, что его породило. Захотелось последовать примеру Гоголя и сжечь все свои неоконченные труды ввиду их никчемности и мелкой воды, в которой они предоставляют мыслям читателя барахтаться. Но это-то завсегда успеется, подумал Афанасий Афанасьевич и, с легким раздражением, обращенным, прежде всего, против самого себя, решительно отодвинул черновой набросок перевода очередной главы трагедии Гёте. Присев к окну с дарящей ему облегченье при любой жизненной каверзе чашкой чая, Фёт вскоре забылся, залюбовавшись видом – все-то ему в сельской жизни радовало глаз – и полет бабочки, и проказы козы, забравшейся в огород, и напевный выговор крестьян, перебрасывающихся прибаутками, управляясь по барскому хозяйству. И подумалось тут поэту, что как бы не важна была правда в этом мире в любом труде, должно оставаться место и мечте. А значит – и той самой чистой поэзии, чьей лире он поет славу уже не первое десятилетие. И будет петь, пока душа его, стареющая вместе с телом и потому, наверное, слегка черствеющая в восприятии красот жизни, сможет отзываться на ту поэтику, что его окружает. Афанасий Афанасьевич улыбнулся и вернулся к работе. Только вместо «Фауста» он выдал на-гора несколько лиричнейших стихотворений…
 
 
Мастодонт Сидоров пил растворимый кофе, покачивая тапкой. Вторую тапку Сидоров, как полагается рассеянному мастодонту отечественной литературы, забыл где-то под кроватью. Или под столом. Что ему, Сидорову, тапка. В голове у него зрел замысел нового романа. О нем и думал Сидоров, поеживаясь от утренней прохлады и кутаясь в махровый мастодонтовый халат. За окном туманился тропический пейзаж. Сидоров попытался сконцентрироваться, но обломался - так толком ничего и не разглядел. "Зрение падает, - мысленно вздохнул он и покачал головой. Потом вспомнил Наташу: - А хорошо это она придумала - окно во всю стену". Воспоминание о Наташе мигом попортило Сидорову всю ткань романа.
"Ах, Наташа, - думал Сидоров, - как же могла ты! Вот так, взяла, уехала, бросила все - дом, меня, книги мои! Кто теперь рукописи мои вычитывать будет? Кто их перепечатывать будет - я в этом компьютере не понимаю ни черта! Кто будет окна мне мыть вот эти, во всю стену? Ладно, хрен с тобой. Пойду, работать надо".
Сидоров встал, потянулся, снова поежился, повозил по стеклу пальцем - и да, обнаружил там густой слой пыли. Порадовался, что не зрение подводит, подумал лениво, что надо бы завести прислугу, но решил подумать об этом потом и двинулся в сторону кабинета.
Писал Сидоров исключительно пером. Старинная чернильница-непроливашка, сохраненная еще отцом его с гимназических времен, считалась талисманом и всегда стояла на столе, наполненная свежими чернилами. Где их брала Наташа, черт ее разберет.
Сидоров сел за стол, стряхнул с полуисписанного листа пыль и крошки, решительно взял в руки перо и обмакнул его... Точнее, попытался обмакнуть. Из чернильницы вылетела сонная муха, презрительно жужнула Сидорову прямо в физиономию и полетела спать на потолок.
"Ах, Наташа! - снова мысленно вздохнул Сидоров, - Ну как она могла! Она погубила мой талант, погубила во мне великий мой дар! Я ни строчки больше написать не смогу!"
Запустив пером в нахальную муху, Сидоров вернулся в столовую и стал глядеть в окно. Вдруг на дорожке к дому показался женский силуэт. Сидоров вытянулся в струнку, пытаясь разглядеть посетительницу. Наташа! Она осознала! Она вернулась! Окрыленный Сидоров, теряя тапки, ринулся к дверям.
Раздался звонок - и двери распахнулись одновременно с халатом. Незнакомка, стоящая на пороге, отвела глаза и тоном профессиональной сиделки сказала: "Меня прислала Наталья Александровна. Вам, по ее словам, необходима идеальная прислуга". Жарко покрасневший Сидоров, придерживая предательский халат руками, растерянно кивнул. "Меня зовут Мери", - произнесла незнакомка и, отстранив Сидорова, вошла в дом. Порылась в сумочке, достала пузырек чернил. "Где у вас кабинет?" - "Т-там! - ткнул Сидоров пальцем. Мери направилась в указанную сторону.
В голове Сидорова пронеслось вихрем благодарное: "Ах, Наташа!" - и он ринулся за новым своим ангелом - в голове его стремительно рождался гениальный эпизод.
 
imb_irj

И никто не подозревал , что на самом деле авторша известных эротических романов : " Лиловый закат в Акапулько" и "Страсти в знойный полдень" являлся Антон Раскорякин.
Хобби под псевдонимом " Аурелия Озонэ" приносило такой доход, что он бросил свою работу в библиотеке, и кроме писания романов ( по одному в две недели), страстно предавала выведением нового сорта базилика, смешанного в одном растении с помидором!
 
snake_elena

Нет уж, думал Апполинарий Иннокентьевич, все эти ваши компьютеры - это шайтан-машины. Что можно написать на тупой технике? настоящую литературу пишут только настоящим гусиным пером, и одеваться нужно не в джинсы-одежду техасских ковбоев, а в старинное платье. Скажем, для восточных мотивов лучше всего надеть шальвары, чтобы проникнуться, ткскать, духом. Не про коров же я, право слово, буду писать...
В общем, и одевался он аутентично, и гусей соседских всех ободрал на перья, а шедевр все не вытанцовывался. Сплошные интриги!
 
3_14sklya

Менделеев, милейший магистр, мечтал . Материальный мир может меняться, маскируя металлы, молекулы множиться. Макет многообразия металлов мучил Менделеева, манипулировал мозгом. Мысли метались, мгновенно мешаясь.
"Может, Морфей?" - молвила Марфуша.